Сергей Цушко о Семёне

О Семёне

Часть 1

Начну с несколько длинного, но необходимого вступления, чтобы мотивированным было дальнейшее изложение.

В клуб самодеятельной песни “Арсенал” осенью 1982 года меня затащил Василий Федчун. А сам тут же исчез, отягощённый проблемами в семье. В единственный наш совместный приход мы попели в клубной комнате дуэтом – определённый опыт и общий репертуар приобрели во время участия в студенческой капелле Киевского политехнического института, там рядом с классическим хоровым прекрасно уживалось пение под гитару. И вот, ещё не войдя толком в атмосферу бурлящей тусовки, я ощущал себя в ней не в своей тарелке. Скажем, в просторной комнате на втором этаже ДК “Арсенал” одновременно происходило несколько действий. В одном углу группа бардов вместе с куратором клуба Володей Кузнецовым согласовывали программу очередного концерта. В другом ребята обсуждали идею выступления на “чайхане” во время предстоящей поездки в Винницу. Дмитрий Киммельфельд, уединившись с уже “прорезавшимся” тогда Игорем Жуком, анализировал его песни. Несколько присутствующих собралось вокруг Игоря Заярузного: подключившись к его магнитофону, переписывали на свои песни Клячкина. Все, хорошо знакомые друг с другом, активно общались, что-то обсуждали. Из коридора доносилось пение – там симпатики клуба, не выходящие на сцену, передавая друг другу гитару, пели общеизвестные песни Визбора, Окуджавы…

Имея хоровое “воспитание”, хотя и был гитарным лидером в своей компании, солистом на сцену я не рвался, участвовать вначале в подготовке “чайхан” не мог, т. к. они строились на основе песен и традиций “арсенальцев”, которые ещё не знал. С другой стороны, активно рифмующий (писал и серъёзные стихи), имеющий опыт студенческих капустников, хотел найти своё место в КСП. А пока ходил на концерты, присматривался к лидерам. Средь интересных и разных авторов и исполнителей выделил для себя Игоря Жука, Лену Рябинскую, Семёна Каца. Стал сочинять… пародии (скорее это были дружеские шаржи), заполняя ими и полюбившимися песнями толстую тетрадь. Вот одна из первых пародий – на известную песню Игоря.

Напоите белого коня

то ль водой, то ль пивом, то ли квасом,

чтобы стал крылатым он Пегасом,

напоите белого коня.

Будут две дорожки на росе,

словно две рифмованные строчки.

Мы побродим под покровом ночки

и дуэтом попоём в овсе.

Две судьбы на сонных берегах –

слева я, а мой Пегасик справа.

Я ещё пока не Окуджава,

но известен в бардовских кругах.

Что ж вы загрустили о себе?

Звёздного и вы дождётесь часа:

утром я вам уступлю Пегаса –

пусть он вам сыграет на трубе.

И тут случилось то, после чего я чуть было не ушёл из клуба. Воспоминание не из приятных, поэтому не буду называть фамилий. У меня попросили тетрадь – полистать, почитать. Дело обычное: я тоже брал тетради с текстами песен и стихами у Саши Короля, Игоря Жука. Но мою не вернули. Разводили руками: мол, пошла по кругу, где-то затерялась. Жаль было некоторых вещей, нигде больше не зафиксированных, да и попросту это было непорядочно. Дело было в преддверии 8 марта. Я для себя решил: поздравим девушек – и уйду. В тот вечер пришёл и Семён. Он внимательно слушал наши экспромты. А в конце неожиданно подошёл ко мне: “У тебя есть и серьёзные стихи? Дай почитать…”

Вскоре раздался звонок: “Может, встретимся – поговорим?” Так я побывал у Вас на Российской улице, неподалёку от радиозавода, места его работы. Маленькая, скромная – типичная советская квартира. На диване – маленькая скрипка: “Через час нужно вести дочурку в музыкальную школу”. Поговорили о бардах, предстоящих концертах Сени на киевских предприятиях, о поэзии. Я ожидал строгого разбора, замечаний, но он сказал: “Ты уже сложившийся поэт и сам знаешь, что у тебя хорошо, а над чем нужно поработать”. Он перечислил понравившееся ему, в частности прочёл из моей тетради:

Я увижу туман, а подумаю – смог.

Кто-то песню поёт – нам уж кажется: пьяный…

Всюду ищем обман, вероломство, подлог,

сладострастно находим повсюду изъяны.

В наших судьбах уроков печальных не счесть.

Все мы жертвы, но все хоть чуть-чуть виноваты.

Созидателей нет. Порицатели – есть.

Не найти за страданья подлее расплаты.

И пока мы цинично жуем анекдот,

безучастно скрестив ослабевшие руки,

безразличных наследников племя растет,

без любви и надежд зачинаются внуки.

На обмане обжегшись, мы множим обман

и не видим в упор: все трудней год от года

из отравленных вод созидает туман

оптимист – невозможный – Природа.

Часть 2

После этого разговора и проявленного интереса ко мне я решил остаться. Наши встречи продолжились в ДК “Арсенал”, потом был подвальчик невдалеке от одноименной станции метро, на концертах – сборных и его сольных, которые в то время собирали полные залы. Несколько раз я специально ездил на выступления Сени в городе, когда он пел перед сотрудниками какого-либо научно-исследовательского института.

Можно назвать много интересных имён популярных авторов и исполнителей тех лет, у каждого были свои отличительные черты: поэтические тексты, голоса, владение гитарой и т. п. Однако Семён Кац не укладывался ни в один рейтинг, ни в одну схему. Здесь, пожалуй, как у Окуджавы: порознь всё вроде бы не особо примечательное, но зал внимал ему, затаив дыхание. Он не жонглировал словами, не колдовал голосом, не демонстрировал технику игры. Он (и зал вместе с ним) размышлял, негодовал, признавался в любви. И радость, и боль в песнях Каца были всамделишние, он на сцене не изображал, а жил – полнокровно и открыто. И в этой открытости мог быть беззащитным перед идеологическим произволом.

Помнится, как болезненно, с недоуменной обидой воспринял Сеня погромную статью в одной из республиканских комсомольских газет, где что только ему ни навешивали. А тут ещё и спровоцированный извне раскол в КСП “Арсенал”! И стоявшие вчера плечом к плечу барды бросают друг другу в лицо беспочвенные обвинения, лишь усугубляющие взаимонепонимание. Он же, думая о сохранении единства в дальнейшем, искал общий язык и с теми, и с другими. Часть арсенальцев ушли из клуба, создали свой клуб (альтернативный? чему?..) – “На Московской площади”. Но Сеню постоянно приглашали и в этот, и в тот. И со временем отчуждённость начала размываться, антагонисты стали выступать в совместных концертах. А 50-летие Каца в 1985 году ознаменовалось его своеобразной победой: на юбилейный концерт, как в прежние годы, в большом зале ДК “Арсенал” собралась дружная многоголосая семья бардов.

К тому времени у меня было стихотворное посвящение Сене. Но на праздничном вечере я прочёл стихотворение иное, особенно дорогое и памятное для меня: оно нелегко рождалось именно в дни бурления раскола и было своеобразной мечтой о братстве, которое последовательно отстаивал и юбиляр.

Мы все из зрительного зала,

мы – плоть от плоти той толпы,

что хлеб на зрелища меняла,

втянув голодные пупы;

что средь блистательных кумиров,

в чаду кадящих алтарей

некоронованных кумиров

любила больше, чем царей;

что – как бы ни бывало туго –

в прекрасных муках родовых

под песни молота и плуга

являла гениев своих.

Мы все из зрительного зала,

мы все из той семьи большой,

где при отсутствии вокала

поют восторженной душой;

где бескорыстнейше любимы

гитара, музыка и стих,

где лидеры неотделимы

от почитателей своих;

где знают истинную цену

суду оваций и похвал,

где, даже выходя на сцену,

не покидают этот зал.

Мы все из зрительного зала

и все ему принадлежим,

когда счастливо и устало

со сцены в этот зал глядим;

когда заворожённым взглядом,

тесней сомкнув полукольцо,

тысячеглазо светит рядом

его прекрасное лицо;

когда, взрослеющие дети

всех залов – малых и больших,   

поём, забыв про все на свете,

и за себя, и за других.

Часть 3

Когда Вы в 1992-м уезжали в Германию (знаю: Сене это решение далось нелегко…), я был в командировке и не смог с ним проститься. Время было трудное. Имею в виду не материальную сторону жизни с сурогатом денег – купонами, обвалом цен – счёт шёл на миллионы, сплошными дефицитами. Рушились сообщества, дружеские связи, шло кардинальное расслоение общества. И в ряду многих потерь ощутимой стала и эта. Повторю сказанное в начале: наши контакты с Сеней были не столь уж и часты. Но они были содержательные, восполняющие всё более ощутимый дефицит духовного. И вот – пустота. Я надолго потерял из виду КСП, “воскресил” его для меня в этот раз Довлет Келов, с которым мы определённое время работали на одном предприятии. Однако в “Арсенале” уже сменилось поколение, заметно поубавился истинно клубный дух 70–80-ых. И на этот раз я прочно обосновался в рядах зрителей, на одном из концертов Олег Рубанский даже назвал меня “ветераном зрительного зала”.

Однако именно Олег помог мне восстановить контакт с Сеней, о котором я до того лишь иногда слышал отрывочные вести. Электронная почта – истинное чудо нашего времени (сколько “шишек” я набил в своей жизни, пытаясь общаться при помощи традиционной почты с чехами, датчанами, бельгийцами…) Послал письмо в Кассель, “прикрепив” к нему свои стихи и песни (за время с 1992-го по 2006 год я, окончательно перейдя в стихах на украинский язык, стал членом Союза писателей Украины, у меня появились свои песни). Вскоре пришёл ответ. Вот фрагмент письма.

Привет, Сережа!

Прослушал песни, прочитал стихи.

Ты же знаешь, как я отношусь к твоим стихам. Ты один из очень немногих

моих знакомых, кого я считаю поэтами от Бога. Стихи хороши. Что на русском, что на украинском. Что касается песен, то это для меня новость в твоем таланте. Мелодичные, с вполне приличным гитарным аккомпанементом. Кстати, это ты сам играл или кто-то тебе помогал? Если сам, то мне пора брать у тебя уроки игры на гитаре. По жанру твои песни в основном, как мне кажется, ближе к эстраде, чем к авторской песне. Но это отнюдь не недостаток. Когда я, к примеру, начал сочинять песни еще до прихода в авторскую песню, то слышал только песню Окуджавы про последний троллейбус и песни Высоцкого из к/ф “Вертикаль”. И до сих пор считаю, что сложился под влиянием Утесова, Шульженко, Бернеса…

Итак, мы повторно нашли друг друга. Возобновлённое общение – через сотни километров и две границы – нельзя было назвать интенсивным. Однако из нескольких писем Сени я более-менее восстановил событийный ряд его жизни в Германии. Он оставался верен себе. Продолжалось творчество и – уже в большей мере – организационная работа и пропаганда авторской песни. Закономерным итогом стало рождение в 1998 г. Кассельского клуба песни, он инициировал фестиваль под Фульдой, слёт в Бильштайне. Здесь, пожалуй, проявился педагогический талант Каца, который подспудно вызревал в нём ещё в Киеве. Его суждения о творчестве, советы никогда не были резкими, категоричными, тем более – с повышением тона. Да и сами разговоры – чтобы не ранить самолюбие – он вёл преимущественно лицом к лицу, без  игры на публику.

Ещё была встреча в последний приезд Сени в 2007-м. У него был очень плотный график пребывания в Киеве, поэтому наше общение состоялось вполне в духе нынешнего торопливого времени – в переходном туннеле метро между станциями “Крещатик” и “Майдан нэзалэжности”. Мы оба, конечно же, изменились – и внешне, и “внутренней начинкой”. Для полноценного разговора времени нужно было куда больше – и не средь бурлящего потока спешащих людей. Поэтому многое осталось несказанным, не все вопросы заданы. Осталось многоточие незавершённости. Наверное, так и должно быть. Продолжение следует. Живы песни Семёна Каца. Жива память о нём.

Пролистать наверх