Пожалуй, самым ярким эпизодом нашего с Сеней общения были наши встречи в Израиле, – в Союзе мы общались от случая к случаю. Здесь тоже имел место случай, но… Разбросанность по разным странам, то самое, что впоследствии определяется не столько неточным, сколько порядком изгаженным от частого употребления к месту и не к месту, понятием “ностальгия”…
Вот что интересно. Термин “праздник”, как правило, воспринимается неким синонимом англоязычного “aktion”. Шум, гам, фейерверки, суета сует и всяческая суета… Сеня обладал уникальным, на мой взгляд, качеством: он умел (уж не знаю как!) генерировать вокруг себя поле (ауру, флюиды, да хоть пресловутый флогистон!) именно тихого, незаметного постороннему, неявного, но несомненного праздника. Могу только догадываться, что сказывался в этом жизненный опыт (наработки, в которых, может быть, сконцентрировались бывшие или воображаемые шумства неизвестных мне его младых лет), совершенно непонятная – по нынешним-то жёстким временам! – добрая открытость, но и… какое-то упорство, жёсткость там, где он отстаивал что-то своё, то, что составляло его основу. Это не подлежало передаче в третьи руки ни при каких обстоятельствах. Такая позиция чувствовалась настолько, что, я думаю, мало кому приходило в голову проверять её, позиции, основательность и непоколебимость. Хотя, наверное, любители всё-таки находились…
Из прочитанного и слышанного мной от Сени я пришёл к выводу: в его стихах, как это ни странно, полностью или почти полностью отсутствует литературный герой. Всё, сказанное Семёном Кацем, говорится от имени Семёна Каца, и никаких подстановок в этом деле Семён Кац не приемлет: его мнение, его выбор и его ответственность. И дай Б-г нам всем такого же набора ингредиентов в сложном коктейле собственных характеров.
Что до эпизодов… Весёлого здесь, конечно, мало. А вот символичного – побольше. На одной из Сахновок, где Сеня присутствовал и вышел на большую сцену, микрофон отрубило именно в момент его, Сени выступления. Сеня всё слышал, но продолжал петь и допел песню до конца. Без микрофонов, усилительной аппаратуры, колонок. Его почти не слышали в зале. Его вообще не слышали те, кто был занят собой. И его полностью расслышали все те, кто хотел его услышать: от первого до последнего ряда на Большой поляне перед Большой сценой. Понятия не имею, огорчились ли те, кто не слышал. Должны были бы, по идее. А может и нет – это дело индивидуальное. Но те, кто услышал… Я думаю им повезло с Сеней. А Сене – с ними. Вот такая взаимность. И вот такая наглядность.
Марк Биндштейн, Алфей-Менаше, Израиль, 27.10.09
